Мир, который придумал Терлецкий

        Можно по-разному относиться к творчеству Виталия Терлецкого, но факт остаётся фактом: на сегодняшний день это самый обласканный премиями портала ComicsBoom автор. Шутка ли – за восемь лет существования этой самой премии Виталию удавалось трижды взять приз в категории «Лучший оригинальный комикс». И что-то подсказывает, что это далеко не конец, благо идеями автор плещет с завидным постоянством. Причём создаётся впечатление, что для Терлецкого не существует тем, о которых он не мог бы говорить свободно. Хотите историю о падении Ельцина с моста? Пожалуйста – с цитатами из Википедии, получите и распишитесь. Или, может быть, вас привлекают сюжеты о сражениях гигантских роботов? Для вас найдётся комикс о битве круглосуточного ларька с монстром из панельных многоэтажек. Или же вас волнует тема трансгендеров? Виталий поднимает её на примере отдельно взятой пчелы. Что уж говорить об аллегорической антиутопии? И всё это нашло отражение в безумном мире, который придумал Виталий Терлецкий.

        Начнём путешествие с ранних работ Виталия Терлецкого, которые в прошлом году получили второе рождение. Комикс «Продукты 24» уже с момента оглашения концепта вызывал неподдельный интерес. Маленький ларёк-трансформер борется с монстром многоэтажек за место под солнцем. Нет, это не метафора, иллюстрирующая среднестатистический отечественный двор из девяностых. Тут в самом деле дерутся два кайдзю. Вот только за зрелищной дракой (а какой ещё может быть схватка гигантских роботов) и вереницей отсылок к работам русских художников скрывается драма о юношеском максимализме, одиночестве и собственном предназначении. Попытка придать груде железа и бетона человеческие черты неизбежно упирается в поиск той самой пресловутой человечности, о которой рассуждали писатели-фантасты и кинорежиссёры. Когда кусок запрограммированного кода перестаёт быть набором последовательных команд и становится зачатком человеческой души? Наверное, в тот момент, когда мы начинаем сочувствовать этой нескладной громадине.

        Кроме самих «Продуктов» в «Грандиозное издание» вошли новелла из «Горелова» (пока только пара страниц, но, возможно, когда-нибудь мы получим переиздание всего комикса) и полный вариант «Шафировского проспекта». Причём здесь весьма забавен контраст динамичной драки из «Продуктов» с практически статичным «Проспектом». Главный герой на протяжении всего комикса стоит в пробке. Кажется, что может быть скучнее? Однако Терлецкий и Бизяев создают из этого простого субстрата сложное постмодернистское полотно, наполняя его сотнями отсылок. В результате движение по «Проспекту» превращается в увлекательную игру по дешифровке символов и угадыванию очередной мелодии, звучащей из приёмника. Сделать это не так сложно при условии, что вы не прогуливали уроки английского языка в школе. Главное – распознать мелодию в потоке бесконечного дневного шума, что окружает нас ежедневно. Даже если кажется, будто выхода нет, это ещё не повод опускать руки. Об этом и пытаются сказать нам авторы «Проспекта».

        А вот с комиксом «50 лет любви» всё гораздо сложнее. Дело в том, что это не совсем комикс Виталия Терлецкого. Идея истории о Гитлере, влюблённом в молодую японскую принцессу, принадлежит Алексею Хромогину. Правда, в таком варианте этот комикс вряд ли когда-нибудь увидел свет. Главные герои комиксов Хромогина – исторические метаобразы, тянущие за собой шлейф подвигов, достижений и, конечно же, преступлений. Гагарин, Пушкин, Гитлер. Это персонифицированные абстракции, которые позволяют не тратить время и страницы на лишнюю предысторию, а сразу переходить к главным мыслям. Мог бы быть на месте Гитлера кто-то другой? Вполне возможно, но Хромогину захотелось добавить долю эпатажа в свой комикс, что вполне естественно вызвало недоумение со стороны Терлецкого.

        И вот с этого самого места комикс о выдуманной любви Гитлера перестал быть историей о диктаторе и превратился в комикс о том, почему нельзя сегодня выпускать комикс о Гитлере. Виталий пытается объяснить своему коллеге по комикс-цеху, почему подобные сюжеты по умолчанию приравниваются к творческому самоубийству. При этом поднимается очень важный вопрос о цензуре и самоцензуре. Ведь есть законодательство, которое запрещает использование определённой символики и тем. Есть внутренние границы, которые определяют, что нам можно, а что нельзя в рамках этих законов. А ещё есть народная память, которая очень чутко реагирует на подобные эпатажные ходы. Прибавьте к этому вечно занятых чиновников, которым проще запретить, чем потратить энное количество времени на экспертизу, и в результате мы получим не такое уж большое место для манёвра. И задача автора – проложить свой курс между этими преградами, не превратившись при этом в пропагандистский рупор. Стоит отметить, Хромогину, Терлецкому и присоединившейся к ним Ольге Лаврентьевой это удалось.

        Ещё одну медальку от ComicsBoom Терлецкий получил за совместную с Алексеем Герасимовым работу «Отель «Лето»». Это весьма вольная интерпретация одноимённой песни Михаила Елизарова. Сохранено название места и общая идея о том, что с мёртвыми нельзя говорить. Ну и, собственно, сами мертвецы, которые свободно расхаживают по жуткому санаторию, доживающему последние деньки. Или же это всё плод больного воображения главного героя? Комикс погружает читателя в чей-то затяжной кошмар, из которого нельзя найти выход. И вот мы уже вместе с героем блуждаем по странным этажам, подвергаясь пыткам сомнительных процедур. Но даже они не так страшны, как правда, которая нет-нет да проскользнёт в диалогах. А правда заключается в том, что отношениям героя и его девушки пришёл конец. По-хорошему, нужно бы всё отпустить, перечеркнуть и начать новую страницу жизни, но это легче сказать, чем сделать. И потому наш герой отчаянно цепляется за последнюю попытку воскресить то, что давным-давно умерло.

        Терлецкий и Герасимов аккуратно ведут читателя через причудливый сон. Но те фрагменты, что нам показали, так и не дадут полного представления о трагедии, разыгравшейся в мрачных стенах. Всё дело в том, что в итоге у каждого получается собственный отель «Лето». У Елизарова, Терлецкого, Герасимова, читателя. Неудачный любовный опыт, помноженный на иррациональный страх, вытаскивает из подсознания совсем уж диковинных химер. Найти выход из этой кунсткамеры – значит осознать свои ошибки и простить себя. Не цепляться за прошлое и не разговаривать с мертвецами, а двигаться дальше. Но главный герой выбирает другой путь, который тоже имеет право на существование. Он придумал для себя наказание и заперся в этом чистилище. Нам же остаётся лишь оставить его в одиночестве среди праздно шатающихся мертвецов. И пусть стены инфернального санатория и дальше хранят свои жуткие секреты.

        Указанные выше комиксы были с интересом приняты читателями и в разное время получили заветные медальки от ComicsBoom. А вот серия «Собакистан» пока что остаётся без наград, хотя она и выдвигалась на литературную премию «НОС». Однако здесь, пожалуй, сыграло свою роль неоднозначное позиционирование «Собакистана». Ведь изначально первая книга преподносилась как законченная история и потому попала в номинацию «Лучший оригинальный комикс». И если бы звёзды сошлись чуточку иначе, книга вполне могла бы получить приз, но в тот год ей противостояла работы Ольги Лаврентьевой «Сурвило». Стоит заметить, что сама Ольга в свою победу не верила и была искренне уверена в том, что жюри выберет аллегорическую антиутопию, а не биографический очерк. Виталий же, кажется, был весьма доволен успехом, поскольку в скором времени «Собакистан» обзавёлся продолжением.

        А продолжать здесь было куда. С первых же страниц «Собакистан» затягивает читателя в нарочито яркую антиутопию. Впитав в себя черты реальных государств, выдуманная страна обладает мрачным обаянием «зловещей долины» – чем больше мы находим знакомых параллелей с реальностью, тем более отталкивающим становится всё происходящее. Гротеск на грани сюрреализма только подчёркивает всю нелепость общества, созданного собаками. Но жителям некогда задумываться над этим. Им нужно усердно работать, чтобы как-то жить дальше. Собаке не приходится выбирать, как добывать свой хлеб. Эта истина, оброненная невзначай в одном из старых советских мультфильмов, идеально вписывается в реалии Собакистана. Вот только если отбросить эзопов язык, начинаешь ощущать, что сам давно живешь в подобном мире. Или когда-то жил? Собакистан существует вне времени и потому больше похож на неутешительное пророчество. Когда-нибудь ручки тоталитарной системы будут вывернуты на максимум и тогда…

        А вот что случится тогда, мы так и не узнаем. Продолжение комикса, получившее подзаголовок «Щенки», рассказывает о забвении некогда великого государство. Империя пала, и её жители старательно пытаются предать забвению всё, что хоть как-то напоминает о прошлой жизни. Обветшалые мозаики покрываются ругательными письменами, снесённые памятники сдаются в утиль как цветмет, осколки государственной символики оседают на полках заядлых коллекционеров. Странный и непонятный период безвременья, когда эйфория от накатившей свободы смешивается со страхом неопределённости. Старые механизмы и схемы продемонстрировали свою нежизнеспособность, новые ещё не смогли оформиться во что-то более-менее приличное и устойчивое. Если вам довелось жить в девяностых на территории нашей необъятной, то вы видели это своими глазами. Из собирательного образа Собакистан превратился в реальную точку на карте. И эта реальность бьёт ностальгической волной по нервным окончаниям.

        Впрочем, ностальгия имеет свою цену. По сравнению с оригинальным комиксом, «Щенки» оказались слишком просты. Скрупулёзно фиксируя остатки детских воспоминаний, Виталий ограничивает полёт фантазии. Мы выросли и прекрасно осознаём, что детская карусель не отвезёт к волшебным берегам. Но это не повод отказывать себе в удовольствии прокатиться на ней пару кругов. Это сентиментальное и безопасное путешествие. Всё это было, но оно осталось там, в девяностых. Скорее всего, именно поэтому «Щенки» обрываются на полуслове. Мы знаем, чем в итоге всё закончится. Ну или, по крайней мере, думаем, что знаем. Ведь окончательную точку в истории Собакистана Виталий и Катя, которая нарисовала комикс, пока не поставили и сейчас ведут работу над третьей книгой. Если же вам двух томов покажется мало, можете обратить внимание на сингл «Собакистаун». Это коротенькая история, которая в итоге не будет вплетена в основную сюжетную канву. Своеобразный творческий отдых, чтобы не сгореть за очередным крупным комиксом. Ну и плюсом – небольшая поддержка со стороны читателей.

        Во всём этом списке особняком стоят работы, нарисованные лично Виталием. И тут нужно оговориться, что рисует Терлецкий плохо. Зато это с лихвой компенсируется совсем уж сумасшедшими сюжетами типа расследования падения Ельцина с моста или истории трансгендерной пчелы. При этом Виталий строит рассказ таким образом, что рисунок отступает на задний план. Но как бы парадоксально это ни звучало, именно личные работы Терлецкого могут существовать исключительно в форме комикса. То есть можно себе представить повесть о Собакистане или отеле «Лето», но вот представить себе расследование по мотивам статьи на Википедии чем-то кроме комикса нельзя. И даже попытка растащить комикс на мини-эпизоды-шутки ничего не даст. Сюжет просто рассыплется на мелкие конфетти, смазав всю картину. Нет, «Соты» и «Падение Ельцина с моста» могут быть только комиксами.

        Шутя, Виталий Терлецкий незаметно заводит разговор на серьёзные темы. Так за абсурдизмом «Сот» скрывается реальная драма, повествующая о судьбе трансгендера. Сквозь карнавал насекомых проглядывают настоящие боль и отчаяние героев. И никакие дурачества не перекроют ту напряжённую трагедию, что происходит ближе к финалу в одной из пчелиных квартирок. Драма получилась слишком будничной и оттого особенно правдоподобной и пронзительной. И от этой искренности начинаешь сопереживать героям, забыв, что перед тобой всего лишь насекомые. И пусть финал отдаёт дань традициям голливудских хеппи-эндов, в нём нет приторного счастья. В каком-нибудь другом мире по «Сотам» обязательно бы сняли кино. И оно наверняка завоевало бы кучу наград в Каннах, заткнув за пояс «Жизнь Адель» с её десятиминутной сценой лесбийского секса. Просто потому что в «Сотах» есть сцена секса пчелиного – в том виде, в каком себе это представляет автор (хотя, загуглив процесс, сам же и извиняется за неуёмную фантазию).

        А по «Падению Ельцина с моста» наверняка когда-нибудь напишут научный труд. Потому что по своей природе это универсальный конструктор, из которого с некоторыми оговорками можно создать современный миф. Собственно, Терлецкий и воспринимает Ельцина как весёлого трикстера, танцующего на сцене во время предвыборной кампании. Виталий далёк от политических оценок и суждений. Для него Ельцин – это странный человек из телевизора, способный на всякие чудачества. Отправленная в исторический утиль идеология оставила после себя вакуум, который необходимо было чем-то заполнить, потому что природа болезненно переносит пустоту. Но откуда взяться героям, когда за окном время совсем не героическое, лишённое всякой веры? Остаётся только собрать их самому, по памяти, из подвернувшихся под руку кусочков «Лего». И уже не так важно, происходило это на самом деле или нет, в жизни и не такое бывает. И «Падение» тому явное подтверждение. В то же время герой Терлецкого не трафарет, который позволяет автору избавиться от необходимости сочинять минимальную биографию, как это обычно бывает, например, у Хромогина, а реальная личность, вокруг которой и строится весь сюжет. Это не персонифицированная функция, а именно герой, к которому проникаешься симпатией. И потому начинаешь верить в его волшебные скитания.


        Мир, который создаёт Виталий в комиксах, огромен и разнообразен. Здесь есть место шутке и абсурду, страху и ностальгическим нотам, серьёзным темам и сумасшедшим выводам. Он многогранен и непредсказуем. Но именно этими чертами выдуманный мир становится похож на настоящий. Это не кривое отражение реальности, скорее это сама реальность, пропущенная через призму неудержимой фантазии. А правда порою бывает фантастичнее любого, даже самого смелого вымысла.

        Константин Большаков, ComicsBoom!
        Специально для магазина 1С Интерес.